Выбор Игоря Гулина

Один из самых остроумных ходов книги Голубева: в разных проявлениях позднесоветской материальности он обнаруживает парадоксальное наследие эпохи авангарда. Так качок, находящийся в почти интимных отношениях со своим «железом» (штангами, гирями и прочим), оказывается реинкарнацией авангардистского человека-машины в духе фантазий Алексея Гастева. Практика конструкторов-любителей, собирающих и пересобирающих вещи из подсобной рухляди (в которую при желании можно было обратить весь мир), представляется курьезной наследницей производственнической идеологии эпохи индустриализации. Практика послевоенной реставрации деревянной архитектуры с ее пафосом очищения от наслоений, поиском идеального состояния вещи наследует техникам архитектуры конструктивизма, также стремившейся очистить здание от всего лишнего, представить чистую форму; только вместо организации быта будущего целью здесь становится создание совершенного, никогда не существовавшего прошлого.

Читать целиком: https://www.kommersant.ru/doc/5583788

В России история родильной культуры — область практически неосвоенная. Долгое время этой темой занимались только этнографы и историки медицины; первых интересовал фольклор (и соответственно — крестьяне как его главные носители), вторых — технологии. Роды как социальный феномен оказывались невидимыми. Исследование Натальи Мицюк, Натальи Пушкаревой и Анны Беловой компенсирует этот провал со всей возможной обстоятельностью. Время — с XVIII по начало XX века, герои — представители образованного сословия, те, от кого осталось больше всего документов: истории болезни, пособия по акушерству, дневники и письма рожениц. Авторы пишут о постепенном переходе родов из сферы традиционных обрядов в сферу профессиональной медицины, об отношениях к беременным и молодым матерям в дворянской и городской среде, о ролях мужей, родителей, врачей и повитух. Несмотря на строгий научный тон и обилие информации, в этой книге есть и активистский пафос, свойственный всему направлению женской истории: сделать полуневидимый репродуктивный труд видимым, обнаружить в будто бы маргинальной сфере одно из центральных событий человеческой жизни и культуры.

Читать целиком: https://www.kommersant.ru/doc/5526380

В основе нового романа Линор Горалик — реальные события. В октябре 1941 года, в момент наступления немцев на Москву, началась эвакуация психиатрической больницы имени Алексеева (она же — Кащенко). Около 100 врачей и медсестер и около 500 пациентов — в основном самых тяжелых (остальных отпустили до того) — отправились из Москвы сначала в Рязань (там их не приняли), затем — в Горький (там история повторилась), оттуда — в Казань, где путешествие, наконец, закончилось. Горалик рассказывает эту историю, основываясь на свидетельствах участников, и документальный пласт в книге хорошо ощущается, но на реалистический роман «Имени такого-то» мало похож. С первых страниц в повествование проникают странности: врачи гадают по электрошоковым галлюцинациям, баржа, на которой проходит эвакуация, оказывается чем-то вроде огромной ящерицы, герои питаются остатками пряничного домика, появляется двухголовый котенок-оборотень и так далее. Мир гораликовского романа напоминает прозу Пепперштейна и позднего Сорокина, однако здесь нет постмодернистской игры клише. Цель этой фантасмагории совсем другая: найти язык для своего рода двойной катастрофы.

Читать целиком: https://www.kommersant.ru/doc/5329264

Последняя книга немецкого критика и писателя Флориана Иллиеса написана по образцу его бестселлера «1913. Лето целого века». В сущности, «Любовь в эпоху ненависти» — сиквел: многие герои иллиесовского хита возвращаются немного постаревшими, но не растерявшими пыла и вновь предстают нам накануне катастрофы. Повествование «Лета» охватывало год накануне Первой мировой войны, действие новой книги занимает десятилетие перед Второй. Большая история, политика, экономика, борьба снова остаются в тени. Вместо этого ярко освещена любовь. Любовь почти всех главных гениев ХХ века. Альберт Эйнштейн, Марлен Дитрих, Коул Портер, Пабло Пикассо, Владимир Набоков, Вальтер Беньямин, Бертольт Брехт, Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар, Фрэнсис Скотт и Зельда Фицджеральд, десятки и десятки персонажей. Все они влюбляются, мучаются ревностью, мечутся от одного любовника к другому, хранят вечную верность, воспевают и проклинают объекты своей страсти, иногда будто бы неохотно отвлекаясь на другие дела и едва замечая, что мир трещит по швам. Еще более откровенным образом, чем в «Лете», Иллиес превращает интеллектуальную историю ХХ века в монтажную мыльную оперу. Чтение это немного стыдное, но безусловно затягивающее.

Читать целиком: https://www.kommersant.ru/doc/5329264

Об Андрее Тарковском написано больше, чем о любом русском кинематографисте (кроме разве что Эйзенштейна). За последние пару лет — к девяностолетию режиссера — вышел еще десяток книг. «Рождение „Сталкера”» среди них, может быть, самая интересная. Необычной ее делает сочетание свидетельства и аналитики. Евгений Цымбал работал на «Сталкере» сначала ассистентом по реквизиту, а потом — вторым режиссером. Он не входил в ближайший круг друзей и соратников Тарковского, но прошел через большую часть катастроф и приключений, сопровождавших съемки картины. Его взгляд — внимательный, пристрастный, но лишенный мифологизаторского пафоса, свойственного многим из писавших о Тарковском. Однако эта книга — не совсем воспоминания. Собственная память — один из привлекаемых источников, вместе с массой интервью и документов. Это масштабная — почти 800 страниц — реконструкция истории фильма: от задуманного как денежная халтура боевика по модному фантастическому роману — к метафизическому трактату, вобравшему в себя нереализованные проекты Тарковского, от экранизации «Идиота» до картины о Христе.

Читать целиком: https://www.kommersant.ru/doc/5413349

В 1976 году будущий правозащитник и журналист Виктор Давыдов устраивает вместе с друзьями из хипповской компании что-то вроде хэппенинга — шествие с лозунгом «Make love not war» в центре Куйбышева. У него уже были встречи с КГБ, но в этот момент начинаются серьезные проблемы. Давыдова исключают из университета и выталкивают в настоящую диссидентскую среду, молодые куйбышевские свободомыслящие сближаются с кругом московских антисоветчиков, начинают распространять самиздат, писать политические статьи. Еще через три года это приводит к аресту Давыдова и долгому странствию по тюрьмам и психбольницам, включая знаменитую Казанскую ТПБ — центр советской карательной психиатрии. Этому длившемуся четыре года путешествию и посвящена большая часть давыдовской автобиографии. Есть нечто, что отличает «Девятый круг» от канонических диссидентских мемуаров. В основном они написаны по горячим следам — когда борьба была в разгаре. Давыдов пишет спустя десятилетия. Здесь хорошо заметна дистанция — отчасти ироничное, отчасти горькое остранение, так что кошмар иногда выглядит курьезом, дневник мучений становится антропологическим исследованием. Одновременно с тем она написана так, будто бы этих десятилетий не было и все случилось буквально вчера, события помнятся по минутам. Так опыт оказывается сильнее времени, четыре года перевешивают последующие сорок, и читатель отлично чувствует эту давящую меру.

Читать целиком: https://www.kommersant.ru/doc/5368537

В 1970-х Кривулин был одним из лидеров и главных идеологов ленинградского поэтического подполья. Однако когда в конце перестройки авторы самиздата начали выходить к относительно широкому читателю, Кривулин решил не печатать свои тексты советской эпохи. Это не было прихотью, по крайней мере — не только ею. Для большинства авторов андерграунда выход к печати переживался как долгожданная возможность вынести на свет накопленные сокровища. Кривулин воспринимал гласность немного иначе — как девальвацию идей, которыми жило подполье. В новом мире его старым стихам не было места. <...>

Кривулин умер в 2001 году, через некоторое время начали публиковаться его тексты советской эпохи. Однако вещи двух периодов никогда не встречались в одной книге; два Кривулина оставались будто отдельными авторами. В этом небольшом сборнике, составленном вдовой поэта филологом Ольгой Кушлиной, стихи двух эпох впервые оказываются под одной обложкой. Разрыв сшивается, но сшивается через указание на еще более глубокую рану — войну.

Читать целиком: https://www.kommersant.ru/doc/5357513

...большую часть книги Хирш составляет подробное, часто дотошное описание работы разнообразных комиссий, дискуссий между учеными и чиновниками о проблемах вроде «мещеряцко-мишарского вопроса» (практически идентичные в этническом отношении, жители Башкирии — мещеряки и мишари различались культурой, первые были православными и говорили по-русски, вторые говорили по-татарски и были мусульманами; во время переписи 1926 года этнографы и статистики долго пытались установить, считать их одним народом или двумя). Но из этих мелочей складывается любопытная картина. Изучая историю советских наций, можно отчетливее разглядеть странную сущность всего советского проекта, в котором научный эксперимент этнографов переплетается с карательными операциями НКВД, а экономические интриги с пафосом просвещения — воспитания народов ради высшей цели.

Читать целиком: https://www.kommersant.ru/doc/5306895

Вышедшая в 1998 году «Автобиография красного» — самая известная книга Энн Карсон, канадской поэтессы, филолога, переводчика Катулла, Сапфо и древних трагиков. Этот роман в стихах как бы восстанавливает утраченную поэму Стесихора «Герионеида» (как бывает с античными классиками, от нее осталось некоторое количество разрозненных строк). Герой — убитый Гераклом краснокожий крылатый великан Герион. У Карсон он становится современным мальчиком: любит маму, не любит брата, взрослеет, переживает неуместность в мире (красный цвет и крылья — видимые воплощения чувства, общего для всех подростков), увлекается фотографией и философией, узнает страсть с юношей по имени Геракл. По сути «Автобиография красного» — традиционный роман воспитания (пусть и написанный верлибром). Звучит чуть наивно, однако это текст удивительно тонкий. Карсон пишет в манере, отсылающей к Гертруде Стайн (не раз помянутой в романе), игриво взвешивая каждое слово, очищая вещи от автоматизма восприятия — так что мир конца ХХ века становится свежим и величественным, как античная древность. То, что выглядит поначалу постмодернистской шуткой, оказывается прямой и глубокой речью о человеке, вступающем в жизнь, о тяготах желания и приключениях познания.

Читать целиком: https://www.kommersant.ru/doc/5078565

Шведскую комиксистку Лив Стрёмквист открыло в России издательство No Kidding. Это уже пятая переведенная ее книга. Все они написаны в жанре комикс-эссе, все так или иначе посвящены гендерной проблематике. Тема «Внутри зеркальной галереи» — красота. Сюжеты: мужской взгляд и его преодоление, красота как товар, красота как фетиш и красота как дар, красота клишированная и неуловимая, красота как средство социального успеха и бесцельная красота, дающая человеку ощутить жизнь и смерть. Комиксы Стрёмквист — своего рода феминистский ликбез. Примеры из массовой культуры (Мэрилин Монро, Ким Кардашьян, императрица Сисси) перемежаются с кратким пересказом идей философов, культурологов и социологов (другие герои: Сьюзен Зонтаг, Симона Вейль, Зигмунт Бауман, Рене Жирар), разговоры со знакомыми — с веселой инфографикой. Манера Стрёмквист ироничная, чуть карикатурная, иногда немного слишком риторичная, но это остроумное и необременительное введение в феминистский дискурс и, может быть, вполне эмансипирующее чтение.

Читать целиком: https://www.kommersant.ru/doc/5259874

Исходный пункт рассуждения Анны Соколовой: в России со смертью что-то не так. Люди говорят о ней стыдливо, используют эвфемизмы, делая вид, что этого неизбежного для каждого человека события как бы и не существует. Так было далеко не всегда: в традиционном обществе, каким во многом было российское еще в начале ХХ века, смерть не просто всегда рядом, она составляет один из смысловых центров жизни общества. Теряя одного из членов, социум всегда претерпевает небольшую катастрофу, в похоронных традициях и обрядах он как бы пересобирает себя, оставшиеся в живых провожают мертвого, смиряются с утратой, заново скрепляют через нее свое единство. У нас всего этого нет, смерть нас озадачивает и фрустрирует.

Это наблюдение — не новое. Вытеснение, денормализация смерти в современном мире — точка отталкивания всего направления death studies, начиная от классической книги Филиппа Арьеса «Человек перед лицом смерти» (недавно переизданной по-русски). Задача этого направления мысли — заново уловить смерть, включить ее в поле публичного дискурса. Оригинальность работы Соколовой в том, что источник этого вытеснения она видит прежде всего в советском опыте.

Читать целиком: https://www.kommersant.ru/doc/5207609

Эта книга — одновременно дневник и не совсем дневник: жанр здесь ставится в кавычки, используется для не совсем прямых целей. Ее авторы, художница Анастасия Вепрева и поэт Роман Осминкин, поселяются в коммунальной квартире в Петербурге и начинают вести блог, в котором ежедневно вывешивают небольшие зарисовки коммунального быта. Записи охватывают три с половиной года: с начала 2016-го по середину 2019-го. Это одновременно художественный, исследовательский и в своем роде экзистенциальный эксперимент. Богемные молодые питерцы оказываются в совсем другой среде, начинают изучать ее, а среда в свою очередь изучает и пробует на вкус их самих. Взаимное любопытство мешается со страхом, легким классовым снобизмом и сознательными попытками его преодоления. Осминкин и Вепрева нарочито играют с жанрами: ироничный сказ в духе Зощенко, бытовые анекдоты в манере едва ли не Довлатова, фактографическая проза, отсылающая к советскому авангарду, этнографическое исследование с теоретическими отступлениями (авторы предстают антропологами, живущими в туземном племени), дневники самонаблюдения, полные иронии и самокритики. Каждый модус письма препарируется, остраняется, оказывается заведомо неполным для описания реальности. В их смещении выходит по-настоящему остроумная проза, какой сейчас не слишком много.

Читать целиком: https://www.kommersant.ru/doc/5218773

Антрополог Лонг Литт Вун родом из Малайзии. В молодости она приехала по студенческому обмену в Норвегию, влюбилась, вышла замуж и осталась на севере. В 2010 году ее муж Эйольф внезапно умер. «Путь через лес» — история этой утраты, описанная с большой откровенностью. Это драматический автофикшен, книга о проживании скорби. Однако жанр этот остраняется довольно неожиданным образом. Дело в том, что вернуться к жизни Лонг помогли грибы. В поисках новых занятий она записалась на курс для начинающих грибников, и перед ней открылся целый мир — мир самих грибов и их любителей. Оказалось, что в Норвегии самая изощренная культура грибников во всем мире. Есть даже серьезный экзамен на микологическую компетентность (в середине книги Лонг его с триумфом проходит). Эту среду она описывает как антрополог-профессионал, включенный наблюдатель, изучающий традиции незнакомой ему культуры. Одновременно с тем она сама становится страстным грибником — гуляет по лесу, ищет, нюхает, пробует и записывает. Травма не забывается, но грибы побеждают смерть и возвращают любовь. «Путь через лес» можно читать как любопытный интеллектуальный эксперимент, можно как текст терапевтический, а можно и как прикладное пособие. Здесь есть даже небольшая кулинарная книга, включающая среди прочего рецепт лисичкового варенья.

Читать целиком: www.kommersant.ru/doc/5041582

Анатолий Рясов — крайне разносторонний автор: политолог-востоковед, прозаик и драматург, пишущий в традиции Сэмюэла Беккета (и недавно выпустивший его первую русскоязычную биографию), автор философской эссеистики, а также музыкант и звукорежиссер, работавший, к примеру, с Эдуардом Артемьевым и группой «Аукцыон». В этой книге некоторые из его профессий пересекаются. Ее предмет — философия звука — направление вроде бы модное, но пребывающее, как считает Рясов, в кризисе. Исходный посыл его работы: технологии звукозаписи развиваются с головокружительной скоростью, однако эта динамика осмысляется лишь как проблема индустрии. Философия звука и музыки занимается своими отвлеченными проблемами и потому оказывается бессильной для осмысления современности. Им необходимо наконец встретиться.

Читать целиком: https://www.kommersant.ru/doc/5051899

Это может прозвучать странно, но грибы вошли в моду. Постоянно выходят новые книги и фильмы о них, человечество в очередной раз засмотрелось под ноги и заинтересовалось вечными соседями. «Обитатели скрытого мира» — неплохой способ войти в грибное царство для неофита. Ее автор — Роберт Хофрихтер, австрийский ученый и научный журналист родом из Чехословакии (его чешский патриотизм дает о себе знать в главе о пивных дрожжах). По основной профессии он не миколог, а специалист по морской биологии, но грибы — его давнее увлечение. Книга — путеводитель по самым важным и интересным грибам. Хофрихтер оговаривается: его выбор пристрастен, и будто бы извиняется, что включил не всех, кого мог. Всего здесь 30 героев: от лисички и шампиньона до хлебной плесени и чернильного навозника. Хофрихтер пишет не только о биологии, но и о кулинарии, медицине, криминалистике, а также пересказывает собственные походы по грибы.

Читать целиком: https://www.kommersant.ru/doc/5041582

<Петровская> использует зебальдовскую модель романа-травелога, в котором путь по европейским городам, вокзалам, улицам, полям, архивам, кладбищам (география: Берлин, Варшава, Киев, Вена, Москва, городок Калиш, бывший лагерь Маутхаузен) становится путешествием во времени — поиском следов исчезнувших людей. Эти люди — родные автора, погибшие в лагерях, расстрелянные на Лубянке, просто сгинувшие неизвестно где в кошмаре прошлого века. О некоторых из них остались семейные предания, о ком-то было принято молчать, кого-то — тех, кто умудрился выжить,— Петровская помнит в старости, от кого-то даже имени не осталось.

Эстер из названия романа — прабабушка Петровской, которую отец называл просто бабушка, и как ее зовут, никто не помнит,— кажется, Эстер. 29 сентября 1941 года — в день катастрофы в Бабьем Яре — она, бессильная старуха, прочтя объявление о том, что всем евреям необходимо собраться на площади, вышла из дома, но, не дойдя до пункта назначения, была застрелена кем-то на улице. Дворник-сосед видел эту смерть, и память о ней осталась. История не сохраняет всего, но при страстном упорстве из нее можно вытащить очень многое и так преодолеть стирающую силу времени, по крупицам отвоевать у безличного большого нарратива свой собственный — написать семейный эпос, в котором смерть будет не побеждена, но достойно встречена силой родственной любви и заботы о памяти. Примерно этим занимается Петровская.

Близкий друг Хармса, один из основателей ОБЭРИУ, автор абсурдистского романа «Похождения Феокрита», Дойвбер Левин существует в истории литературы в статусе большой оговорки. Когда начал складываться культ обэриутов, Левин представал в воспоминаниях и исследованиях в статусе по-своему легендарного писателя, от которого не сохранилось ни строчки. Ни один из его текстов 1920-х не был опубликован, все они были утрачены в блокаду, сам Левин ушел на фронт и погиб в первые дни войны. Из культурной памяти была вытеснена вторая часть его биографии: после распада ОБЭРИУ Левин стал вполне успешным печатным автором, писавшим в основном книги о революции с еврейским колоритом. Три из них были недавно выпущены в издательстве «Книжники».

Вышедший в 1930 году «Полет герр Думкопфа» от них сильно отличается. Это первая опубликованная вещь Левина, и, как считается, в ней лучше всего видна его обэриутская закалка. Пустяковая история путешествия немецкого изобретателя, решившего опробовать на собственном опыте технику полета мухи,— из тех редких книг 1930-х, что были лишены малейшего следа идеологии,— произведение не то чтобы выдающееся, но предлагающее любопытный контекст к прозе того же Хармса.

Читать целиком: https://www.kommersant.ru/doc/4987909

О Михаиле Еремине сложно писать. В современной русской литературе больше нет фигур такого масштаба и нет адекватной меры, чтобы применить к его стихам. Отчасти дело в поколении, которое Еремин представляет едва ли не в одиночку. Из молодых гениев первой волны советской неофициальной поэзии жив Станислав Красовицкий, но тот решительно открестился от собственной подпольной славы и старых текстов. Еремин — обратный случай. Он пишет в начале 2020-х так, как начал писать в конце 1950-х. Речь не о манере (она понемногу менялась), но о верности однажды избранной системе. Теперь его тексты за шестьдесят с лишним лет можно прочитать в одной книге и лучше понять эту потрясающую работу.

Читать целиком: www.kommersant.ru/doc/4897702

Это нечасто бывает сейчас с филологами, но Александр Соболев — культовая, хотя и в довольно узких кругах, фигура. Репутация эта возникла благодаря «Живому журналу», в котором Соболев на протяжении многих лет публикует свои разыскания. Прежде всего — изящные очерки, посвященные забытым литераторам русского модернизма — фигурам пятого ряда, которых он выводит на свет из тьмы примечаний и указателей… Всей своей деятельностью Соболев возрождает полузабытый образ филолога — старомодного денди, чудака-коллекционера, трепетного хранителя высокой культуры в самых пустяковых ее проявлениях — персонажа не то Набокова, не то Вагинова. Особое очарование его текстов возникает во многом за счет атмосферы причастности к немного смешным тайнам. К роману «Грифоны охраняют лиру» все это имеет самое непосредственное отношение.

Читать целиком: https://www.kommersant.ru/doc/4654774

В поздних 2000-х и ранних 2010-х Марк Фишер был одним из самых влиятельных авторов, занимающихся анализом популярной культуры… «Призраки моей жизни» — книга, проникнутая депрессией. Отчаяние часто становится инструментом поэтов, художников, иногда философов и крайне редко — критиков и журналистов. Последние обычно скрывают его, маскируют объективностью. Фишер считал: если неолиберализм, с его сочетанием социальной нестабильности и непредставимости перемен, провоцирует массовую депрессию, то ее вовсе не надо прятать. Наоборот, из пассивной депрессия должна стать активной, приобрести интеллектуальную силу.

Читать целиком: https://www.kommersant.ru/doc/4742574