Математик

– Так что в ней такого? Зачем такие мучения?
– Почему мучения? Математика может доставить человеку одно из наивысших наслаждений, которые только есть у Бога.
– Да ну? А ты под кокаином когда-нибудь трахался?

Мать ему открыла трезвая, с ясным старческим лицом. Не сразу узнав сына, она испугалась и заплакала.

Вечером постелила ему в детской. Засыпая, он трогал руками старый ковер, висевший на стене, чей узор – первое, что он запомнил в своей жизни.

Утром мать потихоньку пришла, и пока он не проснулся, сидела рядом.

Открыв глаза, Максим потянулся к матери, и та обняла его, а он словно стал меньше ростом и весь как будто поместился на ее коленях.

На ней было любимое им с детства платье – крепдешин в ярких маках. Мать смотрела на сына, придерживала его полураскрытыми руками, и складки платья с широких рукавов текли на его небольшое тело.

К обеду ветер стих, и он отправился искать Барни.

Светящийся туман облегал его. Скоро он потерялся на склоне.

Ночевал Макс в небольшой пещере, в которую провалился по пояс уже в потемках. Спал неглубоко, все время думал о Барни.

Но за это время что-то произошло с ним самим. Он впал в оцепенение. Знал, что его ищут, но был безразличен. Не мог даже пошевелиться. Снег перед его ртом вытаял и обледенел карамельным блеском. Он увидел в нем расплывшийся, отраженный замок «молнии» на куртке под горлом. У него и мысли не было двинуться, спугнуть могучую силу покоя, которая его охватила. И было всё равно – замерзнет он насмерть или нет. Иногда ему казалось, что он видит себя со стороны – комок свернувшегося в спальнике тела…

Через четверо суток разъяснилось.

Макс выполз из пещеры на рассвете и встал перед Хан-Тенгри.

Вершина теперь не влекла так беспрекословно.

Он прошел по седловине до первых скал.

Снял перчатки.

Дотронулся до мраморного скола.

С Барни он встретился только в базовом лагере.

День они провели на озере Мерцбахера, два дня – на Иссык-Куле. Перед отлетом погуляли по Алма-Ате.

Карнаухов сообщил, что на Южном склоне сошла лавина, погибли десять человек. Барни на связь не выходил.

Южный склон Хан-Тенгри – почти обратная сторона Луны. Горы делают человека бесчувственным, так что сильно не горевали.

Он вспомнил историю о том, как трое из группы великого Шеклтона, шедшие в связке сквозь снежную бурю за помощью через перевал, потом вспоминали, что видели четвертого в их связке. Кто это был? Ангел?

На рассвете он откинулся в дрему, и привиделось ему, что все те альпинисты, что замерзли когда-то в горах, потихоньку освобождаются от ледового плена и, подобно ожившим статуям, собираются вокруг высоченного костра, у которого отогреваются и выступают к вершине.

Он снова было задремал, думая, что надо учиться спать сквозь страх. К утру его стошнило от ужаса или от высоты, он не мог уже понять, так мучительно ему было думать о себе.

– Ты уверен, что справишься с высотой?

– Посмотрим.

– Ты как хочешь, а я останусь внизу еще на день.

– Брат, мне не сидится. Еще день я не вытерплю, – сказал Барни и, подумав, нерешительно добавил: – Брат, давай разделимся. Как ты к этому отнесешься?

– Я против, – покачал Макс головой. – Ты лучше меня лазаешь, ты в отличной форме, но поодиночке шастать по горам не годится.

Барни снова задумался.

– Согласен. А мы потом на озеро Мерцбахера сходим? По Алма-Ате потом погуляем?

– Сходим на озеро, конечно. И в городе погуляем. Еще как погуляем, – обрадовался Максим.

Он целиком подчинился самочувствию и пожалел, что отказал Барни. По горам тот ходил превосходно, и к тому же на маршруте уже были поставлены два лагеря. Все шансы у Барни имелись, уверен был Макс. А вот сам он уже чувствовал себя зыбко. Он никак не мог справиться с беспричинной тревогой.

– Вон видишь, видишь – кудрявится над седловиной? Отсюда кажется, что штиль, а там с ног валит. На Хане своя погода.

Макс и Барни тоже перекусили и выпили столько чаю с кизиловым вареньем, что осоловели и пришли в состояние распаренной дремоты.