Слишком поздно

Никогда не поздно

Пожалуй, можно начать с того, что давно уже я так не хохотала во время прочтения книги. Небывалое веселье вызвал момент, когда милн, будучи студентом, сыграл свою первую и последнюю серьезную роль в любительском спектакле. Роль раненого героя, который прощается с героиней перед побегом из плена, и всю малину ему портит некий немецкий полковник весьма экстравагантным способом. С чувством юмора у автора все более, чем в порядке, и что еще важнее: я на одной волне с его юмором. Вообще, мне очень нравится, когда люди умеют и любят шутить над собой и не пыхтят от осознания собственной важности.

Но, чем дальше в жизнь, тем у милна все меньше и меньше поводов для веселья. И это очень чувствуется, когда читаешь. И тут он честен перед собой и читателем. Конечно же, не написано открытым текстом в лоб: "И вот мне стало как-то грустно существовать на этом свете." Просто мелькают словесные маячки, отследив которые нетрудно догадаться, что время веселья безвозвратно ушло, и появляется все больше причин для печали.

Самое значительное место в мемуарах отведено, пожалуй, среднему брату милна - кену. Чуть ли не от колыбели и вплоть до женитьбы писателя, когда эстафету перехватывает его жена. Интересно, что, безусловно, существуют отец, мать и старший брат - барри, но им уделяется просто катастрофически мало воспоминаний по сравнению с кеном. Настолько мало (особенно матери и брату), что даже как-то странно. И описание их детской дружбы и приключений - это действительно забавно и очень-очень мило, и чувствуется настоящая братская любовь. И милн постоянно старается превзойти брата, а тот по-доброму позволяет побеждать себя. Видно, что между ними не просто родство, а единение душ. Особенно, по контрасту с сухим заявлением: "Ну, я встретился с дафной, и тамтам-сям, и вдруг мы поженились, но это мемуары писателя, поэтому о своей личной жизни я писать не стану." Э? Да ну? А кен, значит, не личная жизнь.

Ясное дело, я в курсе, почему милн так пишет. На тот момент, наверное, половине англии точно было известно, что жена наставила ему рога и уехала к любовнику, бросив его и общего сына, а потом милостиво вернулась, нагулявшись. Какое уж тут веселье и описание личной жизни. Причем, сын в своих мемуарах сообщает, что отец был постоянно подавлен, пока мать таскалась по америкам.

И рассуждения милна на личном примере о том, что мать вовсе не обязательно играет важную роль в жизни ребенка, выглядят несколько дутыми и словно бы оправдывающими его жену. Да, конечно, так я и поверила, что в викторианстве - именно отцы мужественно воспитывали детей, а матери были так, на постоять в полупоклоне с подносом "файф-о-клок". Но мать милна не бросала детей и не уматывала к любовнику. При всей своей отстраненности (реальной или мнимой) она находилась рядом. Так или иначе она кормила, одевала, лечила, чему-то учила, целовала на ночь своих детей. И не ревновала, когда видела, что младший сын больше любит не ее, а отца. И это не чепуха, это очень-очень важно. Это то, чего в какой-то момент был начисто лишен внук миссис милн. И уж он-то не стал находить оправданий для своей матери.

Конечно же, с интересом прочитала о школьных и студенческих годах милна. Причем, о школе он пишет, куда как больше. Поразило, что к обучению относились абы как, откровенно говоря. Как-то непонятно формировали классы и читали предметы. И ужасно кормили, то есть эти несчастные мальчишки постоянно ходили полуголодные. Ну, а заявление милна о том, что в их школе дедовщина с сексуальным принуждением младших учеников ни разу не практиковалась, привело в умиление. Ну да, ага. Во всех школах такого типа это было чуть ли не священной традицией, а у них - нет, они особенные. Ладно, будем считать, что поверила, почему такие вещи отрицаются в общем-то понятно.

Много милн пишет и о своей творческой кухне, естественно. Как приходят идеи и вдохновение, что такое делать юмор, как продать свое детище издателю и найти читателя, о зависти коллег и нападках критиков, о работе редактора в газете. О том, каково это находиться в свободном плавании и зарабатывать только писательским трудом. И временами слишком увлекается, не останавливается вовремя, становясь занудноватым. Увы. Кстати, после женитьбы он однозначно попал под каблук и стал приплясывать под дудочку дафны, которая не только стала его негласным редактором, но и горячо рассуждала о гонорарах и прочем-прочем. Участвовала в процессе, в общем.

И как же не упомянуть танк, проутюживший гусеницами писательскую судьбу. Танк по имени "мой маленький глупенький мишка". После прочтения мемуаров я задумалась о том, что есть писатели, от которых остается большое имя: чехов, толстой, достоевский, диккенс, гюго, кристи и так далее. Но есть своего рода невезунчики, по которым проезжаются их произведения или персонажи и задвигают в темный угол все остальное наследие, а зачастую и самого творца. Вот милн именно из этой когорты, в которой находятся родители холмса, бонда, поттера, леди чаттерлей. Что тут поделаешь. Можно только посочувствовать.

А закончить хочу строками милна, посвященным кену. Он первый начал пробовать свои силы в писательстве и, конечно же, младший брат...

"В детстве и юности, если я в чем-нибудь завидовал Кену, то всегда старался "не подавать виду", не догадываясь, что он старается делать то же самое по отношению ко мне. Да ему и стараться было не надо – в отличие от меня, он не придавал большого значения нашему соперничеству. Я почти убедил себя, будто он и не подозревает о нашем соперничестве и о том, что я в очередной раз его обошел. Разве можно обидеть человека, который не обижается? Все эти маленькие "победы" и "поражения" значили для него не больше, чем выигрыш или проигрыш в настольную игру "Разори соседа".
Я ошибался. Кен в ответном письме поздравил меня с успехом. Лучший друг не мог бы радоваться за меня больше, преданная возлюбленная – так безоглядно осыпать комплиментами. А потом он впервые заговорил о нашем давнем соперничестве:
"Все, на что я был способен, ты делал лучше или достигал раньше… Так случалось постоянно. И все-таки я говорил себе: есть кое-что исключительно мое. В нашей семье писатель – я. Теперь ты отнял и это. Черт побери, придется, видно, тебя простить. Я ранен был, но не упал! У меня новый фрак, и дьявол с тобой. Через силу твой – Кен".

Дженни! Выбежав навстречу,
Ты меня поцеловала.
Пусть я стар, пускай не вечен,
Плечи горбятся устало.
Пусть печален, болен, беден,
Время многое украло.
Одного отнять не властно:
Ты меня поцеловала!

За всю жизнь мы с Кеном ни разу не отступились друг от друга. Время многое украло, одного отнять не властно!"

Остроумно, вне времени. Не являясь поклонником "Винни Пуха", сейчас разыскиваю произведения Милна для взрослых.

Прекрасная книжка, которая слишком быстро закончилась.