Жерминаль

Император-то, может быть, и не виноват, но зачем он затеял войну в Америке?

Раз не можешь быть всех сильнее, надо по крайней мере быть всех умнее.

– Знаешь, папа, – пробормотала Сесиль, – нам ведь рассказывали об этом калеке, но потом мы перестали о нем думать…

Жанна, не расстававшаяся со своим альбомом, вдохновленная грозным зрелищем, принялась рисовать, а Люси, присев рядом с нею на обломок вагонетки, разразилась восторженными восклицаниями, находя все это «потрясающим»

Тот протянул свою холодную руку. Не надо ни друзей, ни жены.
– Прощай, на этот раз уж навсегда.
– Да, прощай.

Всякий раз, когда лошади встречались и обнюхивали друг друга, они как будто жаловались: старая на то, что ничего не может вспомнить, молодая – что ничего не в силах забыть.

От ножа торчала только костяная рукоятка, на которой черными буквами был вырезан девиз – всего одно слово: «Любовь».

у да, он будет ее колотить, а когда устанет бить, то оставит в покое: все-таки это лучше, чем шататься по улицам, как потаскуха.

Она прилагала все усилия, чтобы не закричать; она боялась убить одного из них, назвав имя того, кого предпочитала, и до того растерялась, что сама уже не понимала, кто ей дороже.

Он отдал бы все – свое воспитание, благополучие, роскошь, директорскую власть, – чтобы стать хоть на один день последним из этих озорников, которые свободно распоряжаются собой, своей плотью, грубо бьют по щекам жен и пользуются соседками. Он тоже хотел бы околевать с голода, чувствовать до головокружения судороги в пустом желудке, – только бы убить свою неутолимую печаль. Да! Жить по-скотски, ничего не иметь, слоняться во ржи с самой грязной, самой уродливой откатчицей и радоваться этому!