Толстой, Беккет, Флобер и другие. 23 очерка о мировой литературе

Культура по большей части – восточно-германский пластиковый пакет, натянутый нам на головы, душный и влажный, мы видим жарко искаженный мир сквозь трескучие складки и пытаемся не задохнуться

Современная карикатура изображала автора книги Гюстава Флобера облаченным в хирургический фартук, со скальпелем, занесенным над кровоточащим сердцем Эммы. Образ Флобера как писателя клинического – со всеми оттенками слова «клинический» – подкреплял ведущий критик той эпохи Шарль Огюстен Сен-Бёв, напоминавший своим читателям, что Флобер происходит из семьи медиков (отец его был уважаемым хирургом), и воспевал его как путеводный свет новой волны в литературе – «научной, экспериментальной, взрослой, мощной, чуть суровой»

Карьера, влекшая его сильнее прочих, – кино. «Как бы хотел я отправиться в Москву и поработать год у Эйзенштейна», – пишет он Макгриви (с. 305). «От такого человека, как Пудовкин, я бы узнал, – продолжает он через неделю, – как обращаться с камерой, высшим trucs [197] монтажного стола и так далее, о чем я знаю так же мало, как о счетоводстве» (с. 311). В 1936 году он отправляет Сергею Эйзенштейну письмо:

Пишу вам… с просьбой рассмотреть принятие меня в Московскую государственную школу кинематографии… Опыта студийной работы у меня нет, и я, естественно, более всего интересуюсь сценарной и монтажной частью предмета… [Я] умоляю вас считать меня серьезным энтузиастом кино, достойным принятия в вашу школу. Я мог бы остаться по крайней мере на год.

Невзирая на то, что ответа он не получил, Беккет уведомляет Макгриви: «Вероятно, скоро отправлюсь [в Москву]» (с. 324).