От Лукова с любовью

Но увидев плакат с надписью НИКОГДА НЕ СДАВАЙСЯ, ДЖЕСМИН, я прищурилась. Потому что его держал мой отец. Он подпрыгивал, как и все остальные, но он улыбался. Он не стеснялся. Ему не было скучно.

Но он был там. И это превосходило все мои желания и ожидания.

И это было то, в чем я нуждалась. Еще одно связующее звено для моего ума и души.

– Люблю тебя, – прошептала я, раскачиваясь на его члене, ощутив приближение оргазма по легкому трепету внизу живота.

Он улыбнулся. Не просто улыбнулся. Он засиял. И его бедра заработали еще быстрее. Он крепче обхватил меня руками. Прижал ближе. Просунув руку между нами, он стал ласкать мой клитор. Не успел он сделать и нескольких круговых движений большим пальцем, как наши тела покрылись потом и я кончила. Я вскрикнула, уткнувшись ему в плечо, обвивая его всем своим телом, изо всех сил вцепившись в него, черт бы меня побрал.

– Я люблю тебя, Джесмин, – сказал он, двигаясь все быстрее. – Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, – повторял он

– Эта негодная задница, – прошипел он. – Я так давно мечтал о ней, – заявил он. – Идеальная, идеальная…

Тогда он не дал мне договорить, прижав свой рот к моим губам. Розовые, влажные губы наискось накрыли мои, охватив их все целиком. Его томимый жаждой, иссохший язык устремился к моему. Наши губы слились так, словно были предназначены для этого. Его пальцы приподняли полоску ткани между моих ягодиц, касаясь тех мест моего тела, которых я стеснялась. Которых все стесняются.

Большинство.

Пальцы поднимались выше, выше, скользя по треугольнику моих трусиков. Я наклонила голову набок, касаясь его языка своим, когда он потянул за треугольник и отпустил его, и тот шлепнул меня по спине, когда он издал хриплый стон, который я ощутила всем телом.

– Только ты могла надеть эти чертовы трусики под шорты, – проворчал он, схватив меня всей пятерней за ягодицу и довольно сильно сжав ее, так что мне стало больно.

Он опять это сказал.

– Я так сильно люблю тебя, что провожу с тобой целый день, и мне все равно этого недостаточно, – продолжал он.

Я перестала дышать.

– Я так сильно люблю тебя, что, если бы я не катался с тобой, я бы не захотел кататься ни с кем другим.

Офигеть.

– Я так сильно люблю тебя, Джесмин, что если бы я сломал лодыжку во время исполнения программы, то поднялся бы на ноги и закончил бы ее ради тебя, чтобы добиться того, чего тебе всегда хотелось.

Это была любовь. Я не ощущала ничего, кроме любви.

Мне хотелось заплакать. Мне ужасно хотелось заплакать. Прямо. Тогда же.

– Ты очень дорога мне, и поэтому, что бы ни случилось, это на самом деле не имеет значения для меня. Все не как обычно. Не так, как когда-нибудь будет снова, – закончил он, прижав свой лоб к моему, глядя на меня своими яркими и пронзающими сердце глазами. – Ты никогда больше не будешь чужой партнершей. До тех пор, пока я жив, Фрикаделька. Я отволоку к себе твою упрямую, прекрасную задницу, даже если ты будешь брыкаться и вопить, потому что больше никто и никогда не будет достаточно хорош для тебя.

Я захлопала глазами. Я так быстро захлопала глазами, потому что знала, что вот-вот потеряю контроль над собой.

А потом Иван добил меня. Он разрушил все мои страхи по поводу того, что будет со мной после него. Он сделал это прямо там, коснувшись кончиком своего носа моего и прижавшись своим лбом к моему лбу.

– Потому что я не против, если у тебя в любимчиках будет еще десяток человек. Но ты всегда будешь моей любимой, – закончил он. – Всегда. Независимо ни от чего.

– Мы оба знаем, что ты любишь меня.

Я хотела опровергнуть это. Правда хотела. Главным образом потому, что мне было противно от того, что его голос звучал так самодовольно.

Но мы оба знали, что я бы соврала

Быстро, как молния, наклонившись вперед, он чмокнул меня в нос.

В конце нашей короткой программы Иван Луков поцеловал меня в кончик носа.

И тот факт, что в публике раздались возгласы удивления и «ахи», от которых при других обстоятельствах я расплакалась бы, даже не произвел на меня впечатления.

Он не произвел на меня впечатления, потому что я была слишком сосредоточена на том, что, во-первых, он этого прежде не делал. Не говоря уже о том, чтобы сделать это во время телевизионной трансляции. Не говоря о том, что это случилось через три минуты после того, как он сказал, что любит меня.

– Что с тобой? – проговорил он громким шепотом, прежде чем выйти из нашей финальной позы и поклониться.

Он не дал мне возможности ответить, помешав вспыхнуть той задумчивой, хитрой ухмылке, появившейся на его лице, когда он встал рядом со мной.

– Сволочь, – прошептала я, кланяясь. Я никогда не любила реверансов. Они казались мне очень фальшивыми.

– Неудачница, – сказал он, когда мы склонились вперед.

Иван любил меня.

Эта сволочь Иван любил меня.

И ему было все равно, выиграем мы или проиграем.

И я не смогла ничего другого, кроме как разозлиться на то, что он оборвал меня, когда я собиралась сказать ему то же самое, и теперь он победил.

– Ты не мог выбрать более подходящего времени? – громко спросила я, изо всех сил стараясь не шевелить губами.

Клянусь богом, это идиот сморщил губы и послал такой незаметный воздушный поцелуй, что ни одна из камер, размещенных в здании, не смогла бы перехватить его. Нет, – сорвалось с его губ.

А потом заиграла музыка.

Ему чертовски повезло, что я могла откатать нашу короткую программу не задумываясь, потому что, если бы мы не делали это вместе полторы тысячи раз и я еще пятьсот раз не повторяла ее одна, я бы все запорола в этот ответственный момент.

– Ты отстой, Фрикаделька, – окликнул он меня за секунду до того, как должна была заиграть музыка. – Но я люблю тебя, – проговорил он одними губами.

Мое сердце глухо застучало. Забилось. Потом заколотилось еще быстрее.