Ступени профессии

Книга, предлагаемая читателю, — это четвертая книга размышлений Б. А. Покровского об оперном искусстве. Она ни в коем случае не является просто мемуарами, воспоминаниями, автобиографией. Это необходимо постоянно иметь в виду при ее чтении. Она продолжает разговор, начатый Покровским в его упоминавшихся книгах «Об оперной режиссуре» и «Размышления об опере». Но только ведет его иным способом — автор вспоминает то, что поднимало его по ступеням профессии и что может пригодиться другим людям, осваивающим свой путь в искусстве. Да и не только в искусстве.

А цель — об этом Покровский не устает говорить и писать, в том числе в настоящей книге, — это воздействие не красотой музыки, не яркостью и выразительностью декораций, не изобретательностью режиссуры и блеском голосов и т. д., а только сущностью, заложенной в музыкальной драматургии: эмоциями, внутренней жизнью людей, поставленных в определенные взаимоотношения, связанных с определенными событиями. То есть именно оперным синтезом и ничем другим.

И, наконец, вершина в этом отношении (во всяком случае ко дню написания статьи, может быть, следующие работы будут еще интереснее!) — «Отелло». Блестящее использование системы лестниц, переходов по ним, всегда тщательно замотивированных логикой действия, здесь каждый раз приносит глазу зрителя новые ракурсы, те или иные неожиданности. Он не устанет, не сделается равнодушным, не пресытится однообразием. Нет, ему все время задается работа, настоящая, интересная, держащая его в напряжении.

Очень сложный поиск непрерывности общего воздействия Покровский ведет в постановке «Мертвых душ» Родиона Щедрина. Два зрительных ряда: бескрайняя Русь, дорога, звучание как бы отовсюду народных песен, и замкнутые, локальные медальоны, в которых происходят встречи Чичикова с подлинными мертвыми душами крепостнической России. Эти ряды подчеркнуто и резко контрастируют друг с другом и дополняют друг друга, несут свою пластическую музыкальность, оттеняющую музыку спектакля. Они принадлежат к самой существенной части общего комплекса воздействия оперы.

Особенно показательной здесь представляется (естественно, могут быть и другие мнения) постановка оперы Отара Тактакишвили «Похищение луны». Прекрасная музыка, богатая, выразительная, вызывающая гордость за то, что она создана сейчас, в наше время. И написанное самим композитором либретто — вялое, рыхлое, не всегда логичное. Случай из тех, которые бывали и у самых больших композиторов.

А поскольку Покровский прежде всего практик, то он отчетливо видит те выгоды в отношении волнующего его вопроса, которые может принести театр камерных постановок, имеющий дело прежде всего с «маленькими» оперными произведениями. Ведь одноактная безантрактная опера в рассматриваемом отношении чрезвычайно выигрышна. Понятно, что ее гораздо легче превратить в сгусток энергии воздействия, единый эмоциональный «удар», «всплеск» и т. п.

По концепции же Покровского взаимоотношения оперного режиссера с музыкой намного сложнее, многостепеннее и, главное, — специфичнее. Сначала на основе музыки композитора (другой основы для всей деятельности при постановке оперы нет!) должно произойти уяснение, «извлечение» музыкальной драматургии данного произведения. И уже затем, руководствуясь всем драматургическим замыслом композитора, режиссер выстраивает действенный ряд, идя «к музыке». Практически между этими двумя подходами «дистанция огромного размера».

Именно эту задачу и должен решать создаваемый режиссером действенный ряд. И взаимоотношения этого ряда со слуховым могут быть внешне самыми различными. Различными именно для того, чтобы составить, в конечном счете, неразрывное внутреннее единство, возникающее в психическом мире воспринимающего оперный спектакль человека. Единый, без каких-либо «швов», музыкально-сценический образ спектакля. Цельность сложного художественного порядка, а не просто арифметическое «приплюсовывание».

Наиболее чуткие и талантливые композиторы нашего века еще в первые его десятилетия почувствовали надвигающиеся перемены. «Воццек» Берга или «Пелеас и Мелисанда» Дебюсси написаны так, что непрерывность воздействия при их полноценном исполнении может возникнуть сама собой. Полностью это качество свойственно такому замечательному произведению 30-х годов, как «Порги и Бесс» Гершвина. И все-таки подобное в полнометражных операх даже для нашего века — исключение. А что же говорить о написанных ранее? Такое воздействие в них, как правило, не запрограммировано. И уж само по себе, как правило, не возникает.

Опера по природе своей — жанр яркий, сильный, демократичный, — утверждает Покровский, с чем, впрочем, никто не спорит. В ней, — продолжает он, — соединены лучшие «чары» двух великих и любимых искусств: музыки и театра — и против этого никто не возражает. Однако если так, опера те должна терять своего обаяния, приверженности к себе сердец самой широкой массы людей.
Но если эта потеря в той или иной степени все же произошла, не означает ли это, что в развитии оперы есть какая-то ошибка, «вывих» (термин, употребляемый Б. А. Покровским)?
Да, есть, — полагает он. И «вывих» этот заключается прежде всего в том, что опера в какой-то степени потеряла свою театральную природу, что в словах «музыкальный театр», по его выражению, «прилагательное съело существительное». А именно это-то для нашего времени особенно недопустимо. Если в XVIII или XIX веке «костюмированный концерт» мог приниматься той публикой, которая составляла тогда основу зрительского контингента, то теперь для нашего оперного зрителя это является совершенно неподходящим. Тогда уж пусть будет лучше просто концерт, без обмана.