Великая легкость. Очерки культурного движения

Российский аналог «чокнутого профессора» разрушает стереотипы. Рассказчик бравирует тем, как он «плохо учился», да что там, «был абсолютно необучаем». Он первый готов обозвать себя слабаком, очкариком и библиотечным червем и расписаться в том, что принадлежит к «вымирающей породе людей». Он отрекается от чтения, то есть самой природы своей профессии («в книгах нечего ловить»), выказывает подчеркнутое уважение невежественному студенту («Человек ведь тем и интересен, что он непредсказуем», живет «без оглядки на какого-то там Данте») и без пяти минут готов повернуть эволюцию вспять («неумение читать кажется мне безусловным преимуществом, великим даром»).

Роман будоражил несоответствием серьезного статуса автора и его легкой болтовн

Идлис признает «символом и квинтэссенцией Интернета по-русски» блогера Максима Кононенко, известного «беспринципностью» своих высказываний: Идлис объясняет позицию Кононенко в том смысле, что его «по-настоящему трогает» «семья, родные, еда, рыбалка, строительство дома», а не идеология, государственное устройство или гуманистические ценности.

Нельзя сказать, что это влияние блогосферы, скорее внутреннее соответствие ее духу.

Сейчас Горалик продолжает «Недетскую еду» в микроблоге («Твиттере»), сообщения в котором сильно ограничены по знакам и позволяют оставлять одно точное свидетельство о реальности в несколько слов, например: «Вижу: маленькая торговка тетрадками в холле 1-го Гума рыдает по телефону, часто перемежая армянские всхлипы русским словом “холодильник”». Во времена Гоголя из подобного сообщения додумались бы сделать роман – сегодня байку о ревизоре оставили анекдотом.

книге «Недетская еда» немало текстов, сгодившихся бы на ключевую деталь рассказа

В книге «Недетская еда» немало текстов, сгодившихся бы на ключевую деталь рассказа

Жанр «записок», «заметок», «осколков», «дневников» придуман, конечно, не сегодня. Однако блог придал ему новый статус, ввел в число мейнстримных жанров литературы.

Книжка у нее получилась не столько человечная, сколько филологическая: смех вызывают остроумные перепевы канонических жанров и представлений, но сам ад остается классическим адом без улыбки, выражающим муку и безнадежность даже в играх и любовной переписке.
Очевидно, что такие книги не рассчитаны на массового читателя, вообще на чтение как способ расслабиться, скоротать время. С традиционной точки зрения странно – а в случае Горалик закономерно, – что самой мейнстримной, рассчитанной на достаточно широкого читателя книгой оказывается собрание записок, фактов и наблюдений; в библиографии писателей прежних времен такая книга заняла бы последние, факультативные строчки.

Клайв Льюис в знаменитых «Письмах Баламута» (наставлениях беса молодому племяннику, как уловить душу невинного юноши) высмеивал угрюмую серьезность ада, Горалик – серьезность наших представлений о нем.