Вдвоем

настроила свою душу на высокий, высокий лад, как если бы я настраивала лиру — ни одной фальшивой струны; и подумала: никто не обделен в жизни красотой — ни уборщица, ни актриса, ни Таня Овод — она работала швеей. И потому не надо никому завидовать — нет на свете счастья, а есть любовь и красота.

Это было минутным чувством, и может, даже мелочным, но человек устает от страданий, особенно от тех, в которых виноват сам. «Как себя замордовала, так и размордую», — решила я, подсаживаясь поближе к окошку.

Обыкновенная жизнь шла. «Я тебя сразу узнал», — сказали твои глаза. «И я!» — радовались мои. А осень так вызолотила аллеи, что даже тень вековых стволов скрывал листопад. И первый раз, после многих лет, зим, весен, глупости и разочарований, я знала и счастливилась: если скажут мне — умри как лист, умри сейчас, живой, золотой, нетронутый морозом и рябью, я бы плыла проще легкой лодочки с ивы — к земле. Не страшась ни забвения, ни чужих тупоносых ботинок, ни дворничьих костров — вот жизнь!