Быков о Пелевине. Путь вниз. Лекция первая

Как раз Штирлиц, который говорит одно, думает другое, а делает третье – он и есть образцовый советский человек.

Второе удовольствие, которое дарит нам Пелевин, заключается в том, что тексты его неуклонно ухудшаются, и тем дарят нам ощущение полного самоупоения.

Вообще, любовь, по Пелевину, – это тяжелая, вымученная, выкрученная взаимная нежность двух очень противных людей. Это да, такая тоже бывает.
Понимаете, ведь когда хорошие люди друг друга любят – мы этого всего начитались. А чтобы уж процитировать себя: «И уж только когда калеку любит калека – это смахивает на любовь, да и то слегка». Вот у Виктора Олеговича этого добра полно. И это тоже интересный извод современности. У Уоллеса тоже все чаще любят друг друга моральные уроды.
А здоровым людям зачем любовь? Они и так счастливы

Я рискнул бы сказать, что тот, кто не пишет, тот и не живет, и наоборот: если человек не живет сколько-нибудь реальной жизнью, ему довольно быстро становится не о чем писать. Пелевин совершенно явно слишком много времени проводит перед экраном монитора. Маниту взял над ним верх. Если бы он немножко жил, если бы он не так презирал людей, которые ездят в нынешних троллейбусах или в нынешних машинах, может быть, у него какой-то бы появился смысл, толчок и так далее. Но он, как и Миранда Фаулза, слишком ненавидит всех этих новых людей.
Одно меня раздражает: в какой-то момент люди настолько ему разонравились, что он, как Булгаков, увлекся эстетизацией зла. Булгаков увлекся Воландом, а Пелевин – оборотнем

Он может, как Гоголь, задохнуться и уморить себя голодом. Может, как Сэлинджер, уйти в затвор. Может повеситься, как Дэвид Фостер Уоллес. Пожалуй, лучший вариант – это вариант Пелевина. Все-таки исхалтуриться до полного отвращения и потом, пройдя какую-то нижнюю точку, вдруг воспарить

Пелевин – поэт. Лирический, элегический, сентиментальный. Его сатира вынужденная. Сатира от омерзения к миру

хвастаться личным знакомством с Пелевиным мне совершенно не интересно. Неизвестно вообще, существует ли Пелевин. А тут еще мы хвастаемся, что мы с ним знакомы, это все равно что Малыш хвастается, что он знаком с Карлсоном, но Карлсона никто никогда не видел

Пелевин во многих своих шутках, образах, аллюзиях требует большого понимания контекста, нужно быть его современником, чтобы угадать вас, например, чтобы знать, о чем идет речь. Яркий пример – одна из лучших шуток «Generetion P» – реклама сигарет «Parlament». Мы знаем 93-й год, а кто-то же не узнает. Понятно, что он будет актуален для поколения 60-х, 70-х, 90-х, а вот через сорок лет он будет хорошим писателем? Потому что вся ткань его повествования требует быть его современником.
Во-первых, неизвестно, будет ли что-то через сорок лет. Во-вторых, канва пелевинских текстов не будет, конечно, считываться, но тем лучше, это будет загадочно. Вот квас «Никола» – будет непонятно, почему «Cola» под потенциальным запретом, почему квас «Никола» производит такое впечатление на героев, почему пейджер играет такую огромную роль в «Generation», почему наличие пейджера переводит героя в другой социальный слой. Но это делает книгу более загадочной, менее смешной, но более загадочной.
Я когда-то с Алексеем Ивановым спорил на эту тему. Я говорю: «Скажи, пожалуйста, зачем у тебя в “Сердце Пармы“ так много диалектизмов?» Он говорит: «Ну когда ты читаешь у Жюля Верна про все эти бизани, неужели ты понимаешь, о чем идет речь? Нет. просто загадочно. А когда ты у меня читаешь про чеглоки и накурки, какая тебе разница, что такое чеглоки и накурки? Ты понимаешь, что люди живут в своем мире».
Так и здесь, мы будем понимать, что они жили в своем мире. И нам будет смешно

легко было бы предположить, что Бог для Пелевина – это избавление от всех иллюзий, но мне кажется, что как раз наоборот. Бог в его мире – это самая сложная иллюзия, к которой он даже не подступается, потому что корни ее где-то очень глубоко, их нельзя вырвать. Иллюзия столь сложная, что ее нельзя описать. Это та рука, которая преподносит огурец. Хорошо я запудрил мозги, но, поверьте, я действительно так думаю.
Бог – это не отказ от иллюзий, а самая сложная иллюзия. Потому что Бог – он через искусство постигается, а не через упрощение, не через отказ, не через рекламу, грубо говоря

Мне кажется, что отношение Пелевина к Богу – это тоже очень диверсифицированная, очень сложная тема. БГ когда-то очень хорошо сказал: «Бог – это самое лучшее, что вы можете себе представить».
Мне кажется, у Виктора Олеговича более сложное отношение к этой теме. И для него Бог – это как раз то, что он не может себе представить принципиально. Вот в этом его интерес. Я не знаю, есть ли вообще Бог в пелевинском мире