«Геноцид», безусловно, хорош. Есть в нем изысканность жесткого интеллигентского пессимизма. В отличие от бесчисленных романов, в которых человечество походя разбирается с нахальными пришельцами, без стука вламывающимися в наше жизненное пространство, «Геноцид» рисует картину прямо противоположную: нахалы, вломившиеся в наше жизненное пространство (и дошедшие в своей наглости до того, что даже не сочли нужным предстать перед читателями), походя разбираются с человечеством. Автору приходится собрать весь свой гуманизм, чтобы уберечь от немедленной гибели небольшое стадо homo sapiens, которые и становятся действующими лицами романа. Описанная в романе ситуация явно перекликается с «На берегу» Невила Шюта. Отличие в том, что Диш позволяет своим героям упрямо не верить в скорую гибель. Эта же иллюзия на протяжении всей книги довлеет и над читателем (несмотря на то, что размеры стада homo sapiens неотвратимо уменьшаются). Для рецензента, который не имел возможности прочесть оригинал, так и осталось загадкой: была ли эта иллюзия сознательно встроена в роман автором или же появилась в результате мягкосердечия переводчиков? Исходя из общего настроя «Геноцида» можно предположить, что Диш старался соорудить как можно более «темный» роман. Он мог позволить себе развесить во мраке китайские фонарики, но предпринял все, чтобы герои видели их только издалека. И мне кажется (а я основываюсь на опубликованном переводе), именно это он и сделал. Фонарики в переводе остались. Пропала невозможность покинуть тьму. Пропала именно потому, что автор добивался этой невозможности только и исключительно стилистикой текста, которую переводчики не сумели сохранить.
— Сергей Бережной
Природа, в сущности, расточительница. Из сотни семян, из сотен побегов выживали одно-два, один-два вида выживали из бесчисленного множества живых существ. Человеку выжить было не суждено.
