Мертвые души (другие редакции)

перебрали почти всех чиновников города, которые, как нарочно, все были достойные люди.

Лицо его имело все при‍­зна‍­ки раз‍­мыш‍­ле‍­ния, и часто при‍­став‍­ля‍­е‍­мая рука ко лбу да‍­ва‍­ла знать, что дело тре‍­бо‍­ва‍­ло [боль‍­шой] неко‍­то‍­рой де‍­я‍­тель‍­но‍­сти и уверт‍­ли‍­во‍­сти ума.

Он всю почти дорогу свистал и наигрывал губами совершенно так, как будто бы играл на трубе. Наконец затянул какую-то песню, до такой степени необыкновенную, что сам Селифан слушал, слушал и, наконец, сказал сам в себе, покрутивши слегка головою: “Ишь ты, как барин поет!”

С какой стати этот гость] и он подумал про себя таким образом: “Может быть, он, однако ж, только хвастун, как бывают все эти мотишки: наврет, наврет, чтобы только что-нибудь поговорить, а потом и уедет!” И

Он даже утер платком табак и закрыл обеими полами своего халата неприличный спектакль.

Теперь равнодушно подъезжаю к всякой незнакомой деревне и пошло гляжу на ее пошлую жизнь, и не смешно мне, и куча того, что возбудило и смех и замечательность когда-то, теперь скользит мимо.

“Да нельзя ж, матушка. Я не нахожусь, как с вами быть. Из короба не лезете, в короб не едете и короба не отдаете.

помянул!] Еще третьего дни он мне приснился, окаянной. Вздумала было после молитвы загадать на ночь на картах, да верно в наказание-то бог и наслал. Такой гадкой привиделся, а роги[Далее начато: похожи] больше бычачьих.

Она была одета лучше вчерашнего — в темном платье и уже не в спальном чепце, но на шее все-таки было что-то намотано.

мухи, которые вчера спали по стенам и потолкам, все обратились к нему: одна села ему на губу, [на нос] другая на ухо, третья на шею, четвертая выбирала место, как бы усесться[четвертая приготовлялась усесться] даже на самый глаз; ту же, которая имела неосторожность подсесть близко к ноздре, он потянул[Чичиков потянул] в просонках в самый нос, что заставило его очень крепко чихнуть. Между тем как целый десяток мух жужжал над ним, высматривая где понаживнее места,