В саду чудовищ. Любовь и террор в гитлеровском Берлине

Далее он писал: «Почти все руководители страны за немногими исключениями разделяют мировоззрение, которое не понять ни вам, ни мне. Некоторые из них — явные психопаты, и в нормальных обстоятельствах они лечились бы в клинике».

— Поздравляю, моя благородная, утонченная маленькая Марта! Я тоже принадлежу к древнему роду, он еще древнее вашего. Я — прямой потомок неандертальцев. Что касается чистоты крови, то у меня с этим все в порядке: я — чистокровный человек.

жена Лиллиан позже вспоминала, с какой грустью покидала Берлин. «Нигде у меня не было таких замечательных друзей, как в Германии, — писала она. — Сегодня, оглядываясь назад, на эту страну, мне кажется, что она была как человек, постепенно сходивший с ума и начинавший вытворять ужасные вещи, и любящим его людям было больно видеть это»

Человечеству грозит серьезная опасность, а демократические государства, судя по всему, не знают, что предпринять. Если они и дальше будут бездействовать, западная цивилизация, а также свобода вероисповедания, свобода личности и свобода предпринимательства окажутся под страшной угрозой»

сравнению с курсом Гитлера, Геринга и Геббельса, которых посол называл «мальчишками, решившими поиграть в борьбу за мировое господство», — политике [13].

страна корчилась в болезненном спазме поощряемого государством насилия.

Вспоминая свои первые впечатления о нем, Ханфштангль писал: «Гитлер был похож на парикмахера из пригорода в выходной день»4.

Гитлер обожал кино (его любимым фильмом был «Кинг-Конг»[70]) и музыку Рихарда Вагнера3.

Помогли мне и другие книги, посвященные заинтересовавшим меня отдельным вопросам, и в первую очередь «Сопротивление Гитлеру: Милдред Харнак и Красная капелла» Шарин Бризак; «Заколдованный лес» специалистов по истории КГБ Аллена Вайнштейна и Александра Васильева; «Шпионы: Взлет и падение КГБ в Америке» Александра Васильева, Джона Хейнса и Харви Клера.

Джордж Мессерсмит, который к тому времени вернулся из Вены в Вашингтон, где занял должность помощника госсекретаря, в своих неопубликованных мемуарах писал, что, по его мнению, в мозгу Додда происходили какие-то органические изменения, ведущие к ослаблению умственных способностей. Письма Додда становились путаными, а почерк настолько неразборчивым, что другие сотрудники ведомства передавали их Мессерсмиту для «расшифровки». При этом Додд все чаще писал от руки, так как все меньше доверял стенографисткам. «Было очевидно: с Доддом что-то не так, — писал Мессерсмит. — Он страдал какой-то формой ментальной деменции» [17].

Причиной этого, полагал Мессерсмит, стала неспособность Додда приспособиться к гитлеровскому режиму. Насилие, патологически упорное стремление к войне, безжалостное обращение с евреями — все это вызвало у посла «сильнейшую депрессию», писал Мессерсмит. Похоже, Додд никак не мог смириться с тем, что все это возможно в той самой Германии, которую он когда-то, будучи молодым лейпцигским студентом, так хорошо знал и любил.