Сложные чувства. Разговорник новой реальности: от абьюза до токсичности

Знаешь, почему твой котик трется о твои ноги, когда ты приходишь домой? А потому, что ему все равно, получил ли ты двойку или пятерку в школе, дотягиваешь ты или нет до своих нарядных одногруппников в институте, заработал ли ты миллион или тебе опять задержали зарплату на работе, владелец ты огромной фирмы или просто моешь полы в подъезде. Ему все равно! Он каждый день ждет тебя дома. Ему плевать на чье-то мнение, он любит и гордится тобой. А обтирается он об тебя, чтобы взять твой запах и оставить свой, чтобы весь мир знал, что вы вместе.

Зачем говорить „нарцисс“, когда можно сказать „мудак“

единственный эффективный путь — «гладь, люби, хвали» как самого себя, так и своих близких.

Но сейчас у многих из нас настолько сбиты настройки, что нам уже искренне кажется, что если мы не успешны, то с нами что-то не так. Мы перестаем сравнивать себя с самими собой в прошлом, гордясь своим движением и развитием. Мы теряем связь с тем, кем мы являемся на самом деле. Мы перестаем замечать, что нам нравится или не нравится.
Вместо этого мы глядим по сторонам в поисках идеальных ориентиров, пытаемся натянуть себя на искусственные образы, занимаемся тем, чем должны — по нашему мнению — заниматься успешные люди, и бесконечно сравниваем себя со всеми, кто хоть чуточку в чем-то лучше.

Можно добавить к этому шквал историй про гостинг — почти что новую норму эпохи дейтинг-приложений и тотального свайпа [9]. Оказав тонну внимания (неважно, в переписке или офлайн), в один день гостеры попросту исчезают без объяснений. А на вопрос, что случилось, могут ответить в духе «Я ничего не обещал, ты сама все придумала». Для такого комбо из гостинга и газлайтинга даже придумали новый термин: гостлайтинг.

Причина «всеядности» концепции абьюза лежит на поверхности: абьюзивными называют любые отношения, в которых наблюдается дисбаланс власти одного участника взаимодействий — человека, сообщества, институции — над другим. Дисбаланс власти приравнивается к акту насилия, потому что нарушает нечто принципиально важное для эмоционального режима сейфтизма — безопасность, гарантированную не просто равенством

В противоположность этому человек со здоровым нарциссизмом мог бы характеризовать себя так: «Внутри себя я устойчиво ощущаю, что я хороший. Со мной все нормально, даже если ситуативно я не справляюсь, не достигаю целей или у меня не получается строить отношения. Мне больно, когда интересные люди меня не выбирают, но я уже не разрушаюсь, думая, что это я — ничтожество. Я ощущаю себя способным быть в отношениях на равных, и мне совсем неинтересно заходить в них сверху или снизу. Я согласен на свое собственное место в отношениях с людьми, и для этого мне не надо быть ни грандиозным, ни каким-то особенным. Фантазии об „идеальной версии меня“ уже не подстегивают. Мне все больше интересно узнавать себя настоящего, а не пытаться соответствовать фантому».

Современная любовь — это только приятный вайб, прохладный весенний вечер, а не полуденный летний зной

„Зачем говорить „нарцисс“, когда можно сказать „мудак“?

То, что названо травмой, по сути ею уже не является — это уже история, которая осмыслена как история разрыва жизни на до и после какого-то события.