И прольется кровь

Где заканчивается история?
Мой дед был архитектором. Он говорил, что линия, как и история, заканчивается там, где она началась. И наоборот.
Дед проектировал церкви. По его словам, он делал это, потому что у него хорошо получалось, а не потому, что он верил в существование богов. Этим он зарабатывал на жизнь. Но он говорил, что хотел бы верить в бога, за строительство церквей в честь которого ему платили. Возможно, тогда его труд казался бы деду более значительным.
«Мне стоило бы проектировать больницы в Уганде, — говорил он. — Их можно было бы начертить за пять минут и построить за десять дней, и там спасали бы человеческие жизни. Вместо этого я месяцами сижу и рисую монументы суеверию, которое никого не спасет».
Убежище — так он называл свои церкви. Убежище от страха смерти. Убежище от не­убывающей человеческой надежды на вечную жизнь.
«Дешевле вышло бы выдавать людям в утешение соски и плюшевых мишек, — говорил он. — Но как бы то ни было, уж лучше я спроектирую церковь, на которую не против­но будет смотреть, чем эта работа достанется какому-нибудь архитектору-идиоту. В наше время они загрязняют страну своими монстрами, которые называют церквями».

Может быть, эта история началась в тот миг, когда я понял, что трое моих одноклассников играют в футбол гораздо лучше меня? Или когда Бассе, мой дед, показал мне рисунки храма Саграда Фамилия, сделанные его ру­кой? Или когда я впервые затянулся сигаретой и послушал первую песню группы «Grateful Dead»? Или когда я прочитал в университете Канта и решил, что все понял? Или когда продал первую дозу травки? Или когда поцеловал Бобби — а это, вообще-то, девушка, — или когда впервые увидел малень­кое, сморщенное, истошно вопящее существо,­ впоследствии получившее имя Анна? А может быть, когда я сидел в вонючей подсобке магазина Рыбака и он рассказывал, чего от меня хочет. Не знаю. Мы придумываем историям начало, конец и логику развития, чтобы придать жизни смысл.
Поэтому с тем же успехом можно начать прямо здесь, посреди всей этой путаницы, ко­гда жизнь сделала паузу, остановилась, чтобы перевести дух, и на какое-то мгновение мне показалось, что я нахожусь в пути — и одновременно у цели.

Я не верил в жизнь после смерти, но я верил в смерть после жизни.

Судя по всему, в раю будет просторно

«Даже Футабаяма много раз проигрывал, прежде чем стал побеждать».

Наступила темнота. Я упал. Дыра засасывала меня все глубже, и даже весь спирт мира не мог этого остановить.

Я не верил, не ожидал и не надеялся ни на что. Я просто зайду к ней, поблагодарю и вер­ну винтовку и бинокль. И свою жизнь. И спро­шу, не хочет ли она, случайно, провести ее остаток вместе со мной. А потом уйду, с ней или без нее.

Дед обожал испанские пословицы, которые он выучил, пока жил в Барселоне, создавая свой вариант собора Саграда Фамилия. Одна из тех, что я слышал чаще всего, звучала так: «В доме нас было мало, и вдруг бабуш­ка забеременела». Это означало что-то вроде:­ «Как будто раньше у нас проблем не было!»

Жизнь в основном состоит из того, что ты пытаешься делать вещи, которые тебе не под силу, — сказал я. — Ты будешь проигрывать чаще, чем выигрывать.

Да уж, здесь, на севере, к прощаниям отно­сятся серьезно. Может быть, все оттого, что расстояния велики, а природа сурова и совершенно не обязательно люди вскоре встретятся вновь или вообще встретятся.