Снимается кино

Кирилл Владимирович (Нечаеву). От вас несет фруктовым вином. Вы плодоовощник, вы были в бедных гостях.

Нечаев (Гитаре). Хочется плакать, когда вы играете.

Кирилл Владимирович. Он играет про человека. Человек стоит на земле, над ним солнце. И человек просит: «Остановите землю, я хочу слезть».

Нечаев (усмехается, Пете). Видите ли… Бабочки живут один день. И если этот день был дождливым, им кажется, что вся земля – это дождь. В вашей жизни было дождливое утро, и вы привыкли считать, что вокруг дождь и вы честнее других. И от этого вы стали злым. Целенаправленно злым. А когда есть злость – ничего не понятно. Видна, как вы точно сказали, только оболочка.

Двойная декорация. Слева – телефон. У телефона Нечаев. Справа – мастерская художника Пети. Уголок у вешалки, в беспорядке свалены пальто. За сценой веселье в разгаре.

Нечаев (разговаривает по телефону). Можно Аню?

Голос Надежды Леонидовны. Ани нет дома.

В мастерской. Появляется Аня, за ней Петя.

Аня. Хорошо, когда где-то музыка и поют. Я пьяная. Вот возьму сейчас и бухнусь у двери.

Петя. Тсс! Она, кажется, споткнулась на дороге жизни и сейчас упадет у двери.

Аня. Наступил час пудры. Что бы ни случилось! (Пудрится)

У телефона.

Нечаев (набрав номер). Можно Аню?

Голос Надежды Леонидовны. Ани нет дома.

В мастерской.

Аня. Смешно! У меня к одежде всегда пристают какие-то бумажонки. Я их почему-то притягиваю, как эбонитовая палочка. Ну, ладно! Я, пожалуй, пойду, а то у меня с весельем сегодня не ладится!

Петя (вдруг серьезно). Плюнь! Слышишь! Что бы ни случилось…

Аня. Молчи!

У телефона.

Нечаев (набрав номер). Можно Аню?

Голос Надежды Леонидовны. Ани нет дома.

А что же делать? Вы сами видели, как Кирьянова… (Замолчал)

Кирилл Владимирович. Вам очень хочется сейчас… рыдать? Рыдайте, милый! Рыдайте, и вам сразу станет легче. Рыдайте… Я тоже часто рыдал в свое время. Уступал себя, а потом рыдал. Это помогает. Слезы бесценны! Порыдав, мы жалеем себя и прощаем себе многое. Чаще рыдайте! И вспоминайте при этом чужую слабость или подлость. Это помогает! Только один вопрос, риторический. Почти афоризм. Понимаете, не то страшно, что есть плохие люди… А страшно то, когда плохих людей боятся… Ну, я там, к примеру, боялся, потому что тогда и посадить могли. Такое было время. Я не оправдываюсь, я поясняю… А вы-то почему сейчас боитесь? Вы поясните.

Ты поверь! Есть трезвость, и есть ясность. История о любви, о двух руках, тянущихся над миром друг к другу, прекрасна. И я ее досниму до конца, ты уж мне поверь!

Оказывается, все эти поиски от лукавого! с жиру! А все гораздо проще: к черту творчество! Нужно думать о том, чтобы выжить! Чтобы чудом доснять до конца! и только! и больше ни о чем!

А вот есть другая история, она наступает потом, когда начинается семья. И один интеллигентный человек превращает жизнь другого, тоже интеллигентного и когда-то любимого, чудного человека… в нечто обыденное и сварливое. Он убийца! Ты понимаешь это? И может быть, об этом надо снимать. О конце «праздника». (Вновь насмешливо.)

Нечаев. А про личную историю я сейчас тебе расскажу. Как обещал. Потому что тогда нам будет легче с тобой договориться. Значит, так. Есть человек… вернее, не человек, а режиссер. Это – на пути к человеку. И сей режиссер мучается. (Насмешливо.) Постоянная проблема: так он творит или не так. И хочется ему с кем-то поделиться. Пей, проехали! И в перерывах приходит жена. Скучная, издерганная. Ну, в общем, жена. И в результате он поделился своими творческими исканиями…

Трофимов. С красивой девушкой.

Нечаев. Ты догадлив! И кончилось бы все это… Ты опять догадлив… тем, чем должно кончаться… Но когда она протянула свои руки и говорила: «До свиданья! До свиданья!» – за это нужно было на колени встать, а он не мог. Потому что в этот момент он вспомнил, что всего десять лет назад его жена была точно такой же потрясающей девушкой. И он так же смертельно любил ее руки, ее колени… Ну почему все это ушло?!

Трофимов. А дальше… с девушкой?

Нечаев (Помолчал.) Да… Зачем я тебе это рассказывал? Да. И в результате всего происшедшего наш режиссер стал мучиться втройне. Он уже не только не знал, как снимать, ему вдруг показалось, что он не знает, что снимать. И он стоял над раскрытым чемоданом и думал: «А кому нужна вся эта история о любви? Любовь, даже самая несчастная, – это все равно праздник…

Нечаев. Как я все-таки тебя знаю… А тебе очень трудно… Ты хочешь быть сразу начальником, карьеристом и человеком… Это… не выходит. Потому что по натуре ты – ни то ни другое ни третье. (Усмехнулся.) Прости!

Надежда Леонидовна (глухо). Я отвечу тебе. Сейчас. (После паузы) Я видела Сару Бернар, когда ей было пятьдесят лет. Она играла Жанну д’Арк, которой было восемнадцать. Пьеса начиналась с допроса Жанны, и первая фраза была: «Сколько тебе лет, Жанна?» И Бернар должна была ответить: «Мне восемнадцать!» И весь Париж съехался на позор пятидесятилетней Бернар. И раскрылся занавес, и она вышла, и судья спросил: «Сколько тебе лет, Жанна?» И она обвела глазами затаившийся партер, готовую взорваться галерку, будто прося у них прощения.

А потом выкрикнула, гортанно и с вызовом: «Мне восемнадцать лет!» И они заревели от восторга. Они поняли: актрисе всегда восемнадцать лет. Да, я хочу играть! Я хочу. Я хочу! И буду всегда хотеть! И никогда не признаюсь, что я старуха, и буду ходить на каблуках! И не буду носить очков! Потому что я – актриса, даже если я твоя прабабушка!

Ирина стоит спиной, и плечи ее чуть вздрагивают. Так что может показаться, что она плачет. Но если она и плачет, то совершенно беззвучно.