«В саквояже лежала отрезанная левая кисть Марии. Я узнал бы ее из тысячи, даже если бы на безымянном пальце не было подаренного мной старинного серебряного кольца. Очень ценного кольца — с точки зрения антиквара. И кто бы ни совершил это зверство, надо отдать ему должное: он не разменивался на мелочи. Итак, у меня был выбор. Я мог ждать возвращения однорукой женщины. Или найти то, что они хотели. За семь дней. По времени этого мира. Так вместо пепла в реликварии появилась рука… Если причиной непоправимых бед была человеческая глупость, жадность или злоба, вам по крайней мере есть кого ненавидеть, против кого обратить свой гнев, на кого выплеснуть свою ярость. Есть кому мстить, в конце концов. Но что, если вашим палачом становится сила, находящаяся за гранью уязвимости и даже за гранью понимания? Вы будто слышите всего лишь эхо проклятия — не произнесенного, потому что не существует языка, способного выразить мерзость и ужас происходящего, как не существует губ, с которых оно стекло, а также дурного глаза, который можно было бы выколоть, или черного сердца, в которое вы хотели бы вбить осиновый кол…»
