Сторона Германтов

Может быть, дело в том, что мы представляем себе прожитые годы не последовательно, день за днем, а в виде воспоминания, застрявшего внутри какого-нибудь утра или вечера и пронизанного прохладой или солнечными лучами, воспоми­нания, укрывшегося вдали от остального мира, в тени какого-нибудь уединенного, затерянного, неподвижного и отгорожен­ного от мира уголка; а потому мы уже не замечаем, что вместе с внешним миром изменились и наши мечты, и наш характер; мы не видим перемен, которые неощутимо вели нас от одной эпохи нашей жизни к другой, разительно непохожей на предыдущую, а как только окунаемся в какое-нибудь новое воспоминание, относящееся к другому году, то из-за лакун, из-за огромных пластов забвения обнаруживаем между разными го­дами что-то вроде гигантского перепада высоты, какую-то несравнимость их воздуха и красок, совершенно между собой несовместимых.

У возбу­димых людей вместе с их воображаемой «чувствительностью» обостряется эгоизм: они терпеть не могут, когда другие выставляют напоказ недуги, которые все больше и больше беспокоят их самих.

сам так труд­но осваивался со всем новым, хотя со старым расставался легко;

мы очень редко имеем дерзость быть оригинальными и не подражать признанным всеми образцам.

герцогиня Германтская на приемах у принцессы Пармской вежливо здоровалась с ними хоть десять лет подряд, но никогда не позволяла им переступить свой порог, полагая, что и в человеческом смысле, и в материальном уродливая мебель, которую держат для заполнения пустоты и для подтверждения собственного богатства, способна бесповоротно испортить любой салон.

Но что бы я ни думал о дружбе, взять хотя бы весьма сомнительное удовольствие, нечто среднее между усталостью и скукой, которое от нее получаешь, — все равно любой, самый вредный напиток в какие-то минуты может оказаться целебным и живительным, взбодрить нас, как необходимый удар хлыста, согреть, как тепло, которого нам не хватало внутри себя.

Дело в том, что все мы твердо намерены не показывать наших чувств, а потому никогда не задумывались над тем, как их выражать. Но внезапно в нас подает голос омерзительный незнакомый зверь, и тот, к кому обращена эта невольная, отрывочная и почти неудержимая откровенность, повествующая о нашем недостатке или пороке, пугается, как от внезапной исповеди, когда ее косно­язычно, обиняками обрушивает на него преступник, не сумевший удержаться от признания в убийстве, в котором вы и не думали его подозревать.

непризнанным большим талантам (таким как она), даже если они полны веры в себя, присуще особого рода смирение; признание, которого мы требуем от окружающих, соразмеряется у нас не с нашими скрытыми дарами, а с нашими очевидными успехами

они слов­но не понимали, что грош цена оригинальности, которой щеголяют все подряд

новоиспеченная парижанка, пристрастившись, как истинная модница, к сокращениям, к сожалению вульгарным