Архитектура и политика

Вплоть до эпохи классицизма архитектор в рутинном порядке совмещал проектирование культовых и гражданских построек с обязанностями военного инженера, и уже древние авторы прекрасно понимали, что безопасность города обеспечивается не только фактической прочностью и высотой его стен, но и (возможно, даже в большей степени) самим неприступным видом оборонительных сооружений. Граница города всегда была носителем образа-функции отделения и исключения, в то время как его центр — храм, форум, ратуша и дворец правителя — призван был способствовать интеграции местного сообщества, формированию чувства принадлежности и патриотизма «силой красоты» и богатством своего убранства.

Архитектура, в отличие от искусства войны, — это преимущественно светлый, «включающий» полюс предметно-материального самопознания человека, а равенство строительного акта поступку — в бахтинском понимании его как жертвы делателя своим умозрительно-созерцательным «алиби» — означает, что, именно и только распутывая противоречия каждой особенной проектной задачи, архитектор и архитектурное дело встречаются со своей подлинно универсальной природой.

бриколёра», то есть прикладного изобретателя

Жан Бодрийяр в работе «К критике политической экономии знака» назвал «революцией предмета».

Клод Перро, который в своем вызвавшем бурную полемику предисловии к переводу Витрувия определил красоту (в постройках) как «продукт фантазии» и проекцию исторически изменчивого общественного консенсуса, то есть как что-то устанавливаемое

Хайдеггер о «языке как доме бытия»

Лакана «мир слов порождает мир вещей»

кажется как бы наносящей некоторое оскорбление самому зрению.

два взаимосвязанных, но различных модуса самосознания и саморепрезентации этих сообществ

демократизацию проектного цикла, все более глубокое вовлечение локальных сообществ и рядовых пользователей в процесс принятия проектных решений?