Александр I. Северный сфинкс

Есть проекты, которые приносят некоторую выгоду, не будучи реализованы, – такова поэтика политики.

Огорчает Александра другое: Великое герцогство Варшавское получает по договору Краков и Западную Галицию, и таким образом почти полностью восстановленная Польша оказывается под французским протекторатом. В Тильзите Наполеон предлагал уступить России всю прусскую Польшу, то есть всю территорию между Неманом и Вислой, но Александр из чувства дружбы к прусским государям отклонил это предложение, о чем теперь сожалеет. Он понимает, что расширение территории Великого герцогства Варшавского вплоть до русских границ превращает его в плацдарм для будущего вторжения в Россию. Разумеется, Наполеон уверяет, что в его планы не входит восстановление Польского королевства, и он даже готов «вычеркнуть слова „Польша“ и „поляк“ не только из текстов политических документов, но и из самой истории». Его доводы не удовлетворяют Александра: плутовство партнера для него давно уже не тайна. Речь, которую Наполеон дрожащим от волнения голосом произнес в Палате, начав ее словами: «Мой союзник и друг император России», – Александр расценил как высокомерно принесенное извинение за внезапный предательский удар. Теперь он считает, что если бы активнее участвовал в войне против Австрии, то, может быть, получил бы всю Галицию, и упрекает себя за излишнюю робость. Еще один «плачевный» факт: не дожидаясь окончательного ответа на предложение, сделанное великой княжне Анне, Наполеон объявляет, что берет в жены Марию Луизу Австрийскую. «Австрия принесла в жертву Минотавру прекрасную телку», – острит принц де Линь. Но русскому двору не до смеха. Никто не желал отдать юную Анну на растерзание варвару, но разрыв, происшедший по инициативе этого же варвара, воспринят как оскорбление.

А императрица Елизавета пишет матери 13 и 14 марта 1801 года: «Его ранимая душа растерзана… Только мысль, что он может быть полезен своей стране, поддерживает его, только такая цель придает ему твердость. А ему необходима твердость, ибо, Боже праведный, в каком состоянии досталась ему эта империя… Все тихо и спокойно, если бы не безумная радость, которой охвачены все, от последнего мужика до самых высокопоставленных особ».

Александр, по обыкновению, быстро устает от человека, которым страстно увлекался

Александр подписывает конституцию 15/27 ноября 1815 года. В целом это весьма либеральная конституция: создается народное представительство – сейм, избираемый прямым голосованием на основе умеренного избирательного ценза; гарантируется свобода печати, неприкосновенность личности и собственности, употребление исключительно польского языка в административных учреждениях и армии; отменяется конфискация имущества и высылка из страны… Таким образом, как это ни парадоксально, царь дарует полякам то, в чем отказывает русским. Но, рассуждает он, у поляков есть опыт конституционного правления, тогда как у русских подобное новшество возбудило бы безрассудные мечты, а в обществе – глухое брожение. В Польше он испробует систему, которую впоследствии, после обстоятельной подготовки, можно будет ввести и в России. Маленькая Польша станет своего рода экспериментальной лабораторией для своего огромного соседа, сохраняющего пока автократический режим. Поляки отнеслись к конституции 1815 года сдержанно:

«Императора обожествляют, – пишет генерал Ермолов одному из друзей. – Он, если захочет, обворожит любого». Однако, если высшее общество покорено своим новым королем, многие поляки видят в русских оккупантов, то есть врагов. Они ропщут, вполголоса требуют возврата Могилева, Витебска, Волыни, Подолии, Литвы и ждут с недоверием обещанной царем конституции.

он переодевается в польский мундир и вместо звезды ордена Андрея Первозванного прикрепляет польский орден Белого орла. В этом облачении он верхом въезжает в Варшаву как в свою столицу. Почти всю его свиту составляют польские генералы и магнаты. На Саксонской площади он проводит смотр польских полков под громкие крики народа: «Да здравствует Александр, наш король!» На следующий день во дворце Чарторыйских он открывает бал в паре с матерью князя Адама. До слез взволнованная такой честью, она тем же вечером заносит в дневник: «Польша существует, у Польши есть король, который носит польский мундир и польский орден. У меня есть родина, и я оставлю ее своим детям».

Услуги, оказанные Талейраном на Венском конгрессе, отошли в прошлое, а сам Талейран утратил благоволение Людовика XVIII потому, что возомнил себя незаменимым, навязал ему в правительство гнусного Фуше, голосовавшего за казнь короля. Талейрана заменяет герцог де Ришелье, бывший французский эмигрант, бывший губернатор Одессы, две недели назад на смотре в Вертю носивший русский мундир. Узнав о его назначении, Талейран ехидно замечает: «Выбор, безусловно, хорош: он лучше всех во Франции знает Крым».

заволакивается клубами дыма. Под прикрытием этой дымовой завесы армия молниеносно покидает поле маневров. Через двенадцать минут оглушительной пальбы наступает тишина, дым постепенно рассеивается и открывается опустевшая равнина. Подобного геройства не ожидал никто из союзников. Веллингтон в изумлении восклицает: «Никогда я не представлял, что можно довести армию до подобного совершенства!» Александр, лучась счастьем, отвечает: «Я вижу, что моя армия – первая в мире, для нее нет ничего невозможного!»

Безупречно прямые линии войск ослепляют даже знатоков. По сигналам – они даются пушечными залпами – живые линии расходятся, вытягиваются, поворачиваются, соединяются, снова разъединяются, не допуская ни единой ошибки. Солдаты вышагивают как автоматы. Лошади безупречно держат равнение и в такт качают головами. Один полк сменяется другим. Полки отличаются друг от друга только цветом мундиров. Когда на миг замолкают барабаны и трубы, слышен шум, производимый движением мощного войска, подобный шуму катящей свои воды могучей реки. Когда войска выстраиваются в каре, начинается пушечный и ружейный огонь. От артиллерийских залпов содрогается земля, и вся равнина